Приоткрытая дверь  - Татьяна Мастрюкова

В общем, это был добропорядочный, крепкий, несмотря ни на что, дом с хорошей историей.

Был, пока моя тетка не решила, что она ведьма. Потомственная ведьма, между прочим. Правда, ни одна из моих бабушек и прабабушек на колдунью совсем не тянула. Все они, судя по воспоминаниям, имели легкий компанейский нрав и веселый характер. Но тетка, поставив себе цель, решительно пошла к ней и назначила страшным колдуном одного из прапрадедов, про которого было практически ничего не известно. Даже фотографий в наших альбомах не сохранилось. Единственное, что осталось в семейной памяти, так это то, что прапрадед жил рядом с кладбищем и не одобрял выбор своего сына, то есть мою прабабушку. Вполне себе подходил для роли злого ведьмака.

Чтобы поддерживать имидж, тетя ходила только в черном и желательно балахонистом, многозначительно вертела на тонких пальцах массивные серебряные перстни и занавешивала лицо выкрашенными в черный цвет длинными волосами. Впрочем, это не мешало ей наводить марафет по часу, чем она дико бесила мою маму. Из-за этой особенности своей сестры мама научилась приводить себя в порядок за пять минут – максимальное время, которое ей удавалось урвать перед выходом на работу.

Но что тетя Юля действительно хорошо делала, так это рассказывала страшные истории.

Иногда родители оставляли меня маленькую на попечение тетки, и та давала волю фантазии. Тогда она еще училась в школе и тренировалась на мне, не отрываясь от учебного процесса, рассказывая сказки с учебниками наперевес. Колдун Пиночет, снимавший солнечные очки только при разговоре со своими оппонентами, потому что от его взгляда каменело все живое, – это были еще цветочки. Я всему верила и втайне восхищалась ею. И всегда относилась к Люле скорее как к старшей сестре, а не к тете.

Сначала мы с ней жили в одной комнате, как самые младшие, но однажды тетка перетащила мою кровать в родительскую комнату.

«Мне нужна личная жизнь», – заявила она.

Когда папа вернулся из очередной командировки, произошел весьма неприятный скандал. По итогам моя кровать во второй раз перекочевала, но теперь в бабушкину комнату, и примостилась в уголке за шкафом.

Дедушки к тому времени уже давно не было, и бабушка не стала выставлять меня вон. Сосуществовали мы с ней мирно. Большую часть времени бабушка разгадывала кроссворды и читала любовные романы, а днем, когда нас не было, придвинувшись почти вплотную к телевизору по причине плохого зрения, смотрела все подряд сериалы. Храпела, правда, она невыносимо громко, но со временем я обвыклась. А бабушка совершенно искренне удивлялась: «Да вовсе я не храплю! Вечно вы наговариваете. Ну да, бывает, что сама проснусь от храпа. Но потом-то не храплю!»

В моем углу за шкафом с незапамятных времен висел на стене ковер, его ворсейшество, – идеальное средство лишить себя сна, разглядывая узоры. Почему-то мне постоянно мерещились мерзкие рожи, поэтому я старалась побыстрее закрыть глаза.

Раньше на ковре висела гитара. Когда-то на ней играл дедушка, а потом она выполняла чисто декоративную функцию. Еще совсем маленькая, я вставала на стул и дула в гитарную розетку. Раздавался завораживающий таинственный гул. Но после того как Люля сказала, что это со мной говорит дух дедушки, недовольный моим поведением, я перестала так делать. В итоге гитару забрала себе Люля, потому что внезапно решила научиться на ней играть.

Люля – это домашнее прозвище тети Юли. Когда она была маленькая, то называла себя и свою сестру – мою маму – Люлей и Сандой. То есть Юлией и Александрой.

Моя мама, как старшая дочь, с самого начала относилась к жизни трезво, после школы поступила в институт, пошла работать, вышла замуж. Правда, несмотря на все достоинства, мой папа собственной отдельной квартиры не имел, поэтому молодая семья с разрешения дедушки поселилась вместе с мамиными родителями. Потом родилась я.

Тетя Юля же всегда считалась в семье натурой творческой: то писала стихи, то начинала играть на гитаре, то рисовала, то видела во всем пророческие знаки и гадала на картах Таро. Ее ни в чем не ограничивали, ни к чему не принуждали и вообще давали полную свободу действий, поэтому, наигравшись, она бросала все свои увлечения. В последнее время она вроде где-то работала фрилансером, но, как обычно, рассказывала об этом туманно и полунамеками, что позволяло время от времени стрелять деньги у бабушки и мамы.

С моим папой у тети были нейтральные отношения. Он, конечно, не упускал случая подшутить над ней и особенно припоминал брошенную тетей вскользь замечательную реплику: «Я противник умственного процесса!»

Какая бы Люля ни была, приходилось считаться с тем, что она сестра жены, и действовать по принципу: «Любишь меня – люби мой зонтик».

Этой фразой, к слову, тетя Люля всегда оправдывала любые свои причуды и заскоки. «Зонтиком», таким образом, могло быть что угодно и кто угодно.

Мне с такой теткой было весело. По сравнению с ней я казалась себе скучной, ни во что не влипала, короче, пошла в своих прозаических родителей. А Люля вечно притягивала к себе всякие недоразумения.

До того как Люля начала колдовать, ничего особенного в нашей квартире не происходило. Были только бабушкины воспоминания, которые, как мне кажется, найдутся в каждой семье.

Вещий сон, который приснился бабушке перед смертью дедушки. Будто он прощается с ней и уходит за гладкую деревянную дверь без ручки. Бабушка пытается пойти следом за мужем, но тот резко останавливает ее. Предчувствуя беду, бабушка взывала к супругу и билась в закрытую дверь без ручки, которая, конечно, олицетворяла крышку гроба.

Или вот история с домовым, но это вообще из области преданий. Будто бы перед самой Второй мировой войной на нашу деревенскую родственницу, то ли бабушкину троюродную сестру, то ли какую-то тетку (даже фотографий ее у нас не было), ночью навалилась непонятная сущность и стала душить. Та еле пролепетала нужный вопрос: «К добру или к худу?» – «К худу!» – грубым мужским голосом рявкнул домовой и отпустил несчастную.

Надо ли уточнять, что все мужчины тогда были на колхозных работах и дома отсутствовали, остались только мелкие дети и пара женщин?

Знаете, что удивительнее всего? Когда произошел тот самый случай с бабушкой, о котором я расскажу дальше, про историю с домовым вспомнила только я. Сама она делала вид, что такой истории не было, и про вопрос, способный прогнать душителя, знать не знала. Впрочем, все взрослые начинали страдать провалами в памяти, если что-то из прошлого могло поколебать их картину мира.